Кража лошади со взломом
Лесистые места вдоль берегов Иловли, холмы и овраги, многочисленные поселения цыган и калмыков — все это являлось хорошо подготовленной почвой для бурного расцвета конокрадства. В середине XIX в. это ремесло приобрело в нашем крае поистине ужасающие масштабы.
Выйду ночью в поле с конем...
«Конокрады в уезде живут в многочисленных селениях и действуют между собою все заодно, сообща организуя постоянные этапы или станции и известные дороги и этим ставя местную администрацию в беспомощное положение борьбы с ними, — сообщал в годовом отчете 1895 г. уездный исправник Потоцкий. — И пастухи общественных табунов действуют заодно с конокрадами, ставящими им в благодарность изрядный магарыч».
Чего только хозяева не делали, чтобы уберечь свою скотину от воров: на лошадей и крупный рогатый скот ставили тавро, овцам и козам подстригали уши, пробивали отверстия. Каждый исхитрялся на свой манер, но только все напрасно. Практически в каждом номере газет тех времен печатались объявления о пропаже лошади или коровы. В иных местах конокрадством занимались всем селением. Например, в деревне Трудовке местные жители породнились с цыганами и крещеными калмыками — племенами, исконно занимавшимися воровством лошадей. А в деревнях Большой и Малой Воробцовке жило большое семейство конокрадов Бирюковых.
Воровали животных со двора со взломом и без, с выгона и табуна и «как случай выйдет». Так, в 1843 г. в Городищенской волости увели 41 лошадь. Со временем масштабы выросли, и к концу XIX столетия на каждую волость в среднем приходилось уже до 150—180 краденых лошадей. У конокрадов были свои тракты, постоялые дворы, в каждом крупном селе — свой человек, у которого можно было укрыться от погони.
«Если потерпевшие от конокрадов не имеют возможности быстро и в разные стороны броситься за розыском краденой лошади, то позднее розыски будут уже бесполезными, — пишет исправник Потоцкий. — В одни сутки краденая лошадь может очутиться за сотни верст где-нибудь в Донской области, или в степях за Волгой, или у калмыков в Черноярском уезде».
Корова в лаптях
Два века назад конокрадство было целым искусством. Так, со двора корову или лошадь уводили, обутую в лапти или поршни — крестьянские кожаные башмаки без подошвы. Недалеко от села лошадь перековывали или прибивали подковы задом наперед. Из табуна коней воровали редко — трудно, да и рискованно. Если выйдет промах, пастухи могли запороть кнутами насмерть. Другое дело — уводить скотину с выгона.
— Подползут два конокрада с разных сторон осторожно, подведут под хвост веревку и выведут потихоньку, направляя ее к ближайшим кустам, точно рыбу тащат, — рассказывает волгоградский этнограф Владимир Когитин. — До ближайшей балки доведут, в другой цвет перекрасят, изменят постановку головы, хвоста, ушей. Омолодят, маскируя болезни, или состарят, произведя новые. Например, старой корове рог просверлят и ртуть туда зальют — корова головой трясет, как молодая. Встретит хозяин свою буренку и не узнает.
Хотя крупный рогатый скот конокрады воровали гораздо реже лошадей — корову далеко не уведешь, а краденый конь сам унесет от погони. Если погоня все же настигала вора, то он бросался к своим единоремесленникам, которых на тракте было много. Те прятали лошадь в чулан или погреб, а сам вор утикал на некоторое время с глаз долой. «Хорошо знает конокрад свою участь, если попадется в руки погони, тогда будет много и долго подвергаться побоям и пыткам и, в конце концов, убит», — пишет Потоцкий.
Место встречи изменить нельзя
Все пути конокрадов сходились в Царицыне. Здесь их поджидали перекупщики.
В отчете исправник приводит несколько вопиющих случаев конокрадства. Так, в 1893 г. один из богатых лесопромышленников приехал в канцелярию 2-й полицейской части г. Царицына на лошади, запряженной в тележку. Это было летним вечером, но еще засветло. Оставил лошадь с экипажем у здания, вошел в него и пробыл максимум минут 20, при этом постоянно выглядывая в окно. Выйдя из канцелярии, ни лошади, ни экипажа уже не нашел. Принятые тотчас же меры к розыску ничего не дали. И только через полгода кто-то сообщил лесопромышленнику, что его пропавшую лошадь видели за 200 верст от Царицына в донских пределах. Заводчик лично отправился туда, лошадь свою нашел и выручил, но уже «без экипажа, и не коня, а убитую клячу, прошедшую через сотни рук, так что к ответственности привлечь никого не представилось». Также, продолжает Потоцкий, в Царицыне «живет один старичишка, совсем не мудрящий и будто даже глупый, а между тем он конокрад-специалист, и отчаянный: то он живет дома и, по-видимому, бедствует, перебиваясь с корочки на корочку, то вдруг пропадает куда-то и, явившись с какими-то темными личностями, пьянствует, соря деньгами. То замечательно, что каждое его исчезновение из Царицына совпадает всегда с массой случаев конокрадства или в самом городе или в окрестностях. В мою бытность с 1892 по 1895 гг. я не знаю ни одного случая, чтобы этот стариченко был уличен в конокрадстве, но что он конокрад — это несомненно. До 1892 г. он несколько раз судился за конокрадство и сидел в тюрьме».
На весь Царицын славились отчаянные конокрады Грибков и его любовница Галченкова. «Действия последней удивительны, — восхищается исправник, — она ухитряется на глазах полиции проводить краденых лошадей по несколько голов зараз. Не знаю, попалась ли она наконец в руки правосудия?»
В хомуты его!
«Что делать с конокрадами?» — вопрошали корреспонденты газет тех времен. И приходили к выводу, что действенных методов с ними не выработано и выработано быть не может. Конокрадами занимались полицейские участки, сельскохозяйственные общества, земства. Один из ораторов на заседании земства предлагал снабдить скот билетами или паспортами, ввести метрические книги для занесения в них времени появления лошади и ее примет, другой — бить конокрадов нещадно. У крестьян были свои методы борьбы с ворами.
— Пойманного в первый раз связывали, надевали на шею хомут, мазали сажей или дегтем и в таком виде водили по селу, при этом били в сковородки, плевали в него, поносили нещадно, — продолжает Когитин. — Злостных конокрадов били, а потом сажали на кол. И жестокость эта была оправдана. В случае неурожая у крестьянина был один выход от голодной смерти — продать свою скотину, а на вырученные деньги купить семена для следующего года и пропитание на долгую зиму.
Как беда приключилась — купец уже тут как тут: за бесценок животных у селян скупает, откармливает и гонит в столицу продавать втридорога. Был и другой выход — в извоз наняться: соль возить от Эльтона или Баскунчака до волжских пристаней по гужевым трактам. Едет чумак, всухомятку питается, выматывается и, бывает, кончает свою жизнь вдалеке от дома. Лишается семья своего кормильца. А случается, не выдерживает в пути скотина. Тогда разложит чумак кладь по чужим возам, телегу за бесценок отдаст. На новую лошадь денег нет, выход один — в бурлаки идти.
ВРЕЗКА: В конце XIX в. на каждую волость Царицынского уезда приходилось до 180 краденых лошадей ежегодно.
Фото:
118-кони – Основным транспортом в XIX в. были конные экипажи.
118-кони1 – Крестьянский самосуд над конокрадами.
